С самого утра палило яркое октябрьское солнце, которое безжалостно светило Форсет в глаза, как бы ни пыталась она скрыться от его лучей, затеряться в складках огромного пухового одеяла. Хуй там что помогло. 
Настроение у Хизер было паршивым. Не "как обычно паршивым", а прямо-таки наиотвратительнейшим. И все после вчерашнего, которое после непродолжительного перерыва на сон казалось то чем-то неправдоподобным, то пугающе реальным. 
Сходили, блядь, на сов посмотреть. "Пошли" – говорила Рокси, блядь. "Будет здорово!" – говорила она. 
"Не будь букой!"
Не будешь тут букой после того, как на тебя напала эта злоебучая Сузуки. Фея с голубыми волосами, блять. А потом, конечно же, именно Хизер должна создать гребанную тележку для транспортировки не туши в медпункт. 
Охуеть просто, Рокси, спасибо, удружила. 
Хули бы сразу не предложить Хаммер создать? Бентли? Роллс-Ройс? Чего, блять, мелочиться? 
Ты же материализуешь мыслеформы, Хизер, давай, жги, это же так охуенно просто. 
Ладно, окей, гнев Хизер скрадывало то, что тележка все же получилась. Но не сильно. Девушка не могла не думать о том, что теперь все будут считать, что она намеренно ничего не делает, или еще что-нибудь подобное. 
Но ведь это не так! Она просто слабачка, а это - на адреналине.  
Но хуже было бы, если бы у нее ничего не получилось. Все бы надеялись на нее. Смотрели. 
А она... 
Хизер печально кривится и встает с кровати. Как бы паршиво ей не было, уроки никто не отменял. 
Рокси в комнате нет. Ну да, конечно, она же вчера была такая разобиженная вся, что куда деваться. Но Рокс не понять. Рокс простая, сильная и клевая. Она способна защититься сама от нападения - и защитить других, а еще помочь перетащить пострадавших, и многое другое. 
Рокси просто не понимает. Даже она, самый, блять, преданный друг, и даже ее Хизер теряет, и от этого становится еще паршивее и обиднее. 
Уроки, внезапно, все же отменили. Требования собраться в актовом зале и все прочее Хизер игнорирует. 
Просто одевается, укутывается плотнее во все, что находит в гардеробе - создает иллюзию защиты и безопасности, и устремляется к транспорту. Остров сегодня обойдется без нее. 
Она не встречает по пути никого знакомого, что неудивительно – все на этих мероприятиях, чтобы им пусто было. 
Зато Гонконг встречает потоками людей, городским шумом, миром, в котором никому нет дела до Хизер Форсет. 
Миру в принципе нужды в Хизер нет. 
Форест включает музыку погромче и бродит по улицам, лавируя в толпе. Бродит, пока ноги не устают, после чего просто зависает в одном из многочисленных кафе на фудкорте одного из торговых центров, и, поедая куриное филе в панировке и ежась от холодного кондиционера, бездумно пялится в смартфон. 
Чужие твиттеры, инстаграмы, блоги...чужая жизнь, которой у Хизер не будет никогда. 

Внеплановый выходной - это всегда хорошо. Особенно, когда ты учитель в школе для малолетних индиго.
Это должна была быть обычная учебная пятница с уроками права сразу у нескольких звеньев, однако с самого утра все пошло не так, как обычно. Уроки отменили, детей заставили готовиться к празднику, учителей - следить, чтобы в процессе этих приготовлений школа не взлетела на воздух, а сам Чайковский избежал этой счастливой участи лишь потому, что все так же внезапно и срочно выяснилось, что Татьяныча его начальство за каким-то чертом перевело работать все туда же, в Лотос.
И конечно же, кто-то же должен помочь свежеиспеченному учителю подготовиться к его новой, волнительной и важной роли?
Кто, как не он, Андрей Чайковский, с этим самым учителем сожительствующий?
Впрочем, проведя пару с лишним часов в забеге по торговым центрам, Андрей уже совсем, совсем не был уверен в том, что у него вообще выходной. Более того, он даже с тоской подумал о школе, детях и возможности украшать шариками актовый зал.
Ну, наверное это будут шарики. Они в школе всегда украшали зал шариками. И стенгазетами. И...ладно, черт побери, Андрей просто уверен, что современные дети просто обязаны придумать что-нибудь покруче.
Но - торговый центр. Леннон ненавидит торговые центры, но, как назло, в Гонконге ими утыкан просто каждый пятачок земли. Куда ни плюнь - попадешь в торговый центр. В одном из них они и провели уже полдня, бегая из магазина в магазин. Татьяныч обновлял гардероб, зависал у витрин, в общем - был полностью погружен в нелегкий процесс шоппинга. Андрей таскал пакеты, глазел по сторонам, зевал, в общем - отлично проводил время, совершенно не понимая, с чего вдруг на него временами бросают такие долгие и выразительные взгляды.
Разумеется, он с огромным облегчением выдохнул, когда Татьяныч, словно полководец, направляющий свои войска, целеустремленно направился наверх, в фудкорт, осаждать KFC во имя жареной курицы. Еда - это хорошо, это входит в круг интересов Андрея...а еще с ней точно не будет никаких проблем, благослови мироздание те харчевни, в которых есть вегетарианское меню.
В огромном, никак не разделенном перегородками помещении просто толпы народа, деловито лавирующих между столиками людей, счастливчиков, уже поглощающих пищу, и длинные, длинные очереди, напоминающие о бессмертной игре в змейку. Они встают в самый конец очереди паломников к храму куриных останков, и Леннон обреченно готовится провести следующие полчаса в состоянии, подобном разве что медитации.
Не тут то было, покой ему только снится: когда они уже приближаются к заветному "свободная касса!", Миша начинает вертеть головой по сторонам, будто выискивая кого-то.
- Кого-то заметил? - обреченно спрашивает Андрей, уже зная, что произойдет дальше. Татьяныч всегда на работе, даже когда не на работе, даже когда он теперь вообще в другом месте работает.
Обед откладывается, еще более обреченно думает Леннон, когда Михаил на всех парах устремляется куда-то в гущу фудкорта, с практически хищным выражением лица выискивая источник своих ощущений. Не оставлять же его одного, ну.
- Окей, окей, раз нужно - значит подойдем, - бормочет Андрей, щурясь через стекла очков, рассматривая хрупкую девичью фигурку за одиночным столиком.
Правда, когда они подходят ближе, Леннон понимает, что, возможно, не стоило.
Ой, что сейчас начнется...
- ...Привет, Хизер, - приветствует Чайковский свою ученицу из "Стебля Лотоса", несколько натянуто улыбаясь - эта девочка способна проесть плешь даже Будде. - Михаил - это Хизер, Хизер - это Михаил, он действительно представитель СЭЗ Гонконг, и его не надо бояться. Миш, поздно связываться с родителями, она и так из "Лотоса"
Кому они это говорят, это же Хизер Форсет, судя по ее мазохистским и суицидальным наклонностям, она вобще не способна кого-либо бояться.
И тут на Леннона снисходит озарение. Переварил сказанное самим собой же, не иначе.
- Стоп. Форсет. Ты почему не в школе? - стараясь звучать строго и официально спрашивает Андрей, сведя брови к переносице.
И кого он пытается этим обмануть?

Михаил злобно косится на Леннона, так не вовремя открывшего свой рот. Ладно, не сразу узнал свою ученицу - давно пора к окулисту, новый рецепт на очки получать. Но вот называть его при девочке, которой чуть ли не завтра Жилину предстоит разжёвывать основы экономики - подумать только! - Мишей - просто верх бестактности! Она же теперь не будет воспринимать его всерьёз и уважать как учителя. Вот-вооот, уже не уважает!
В каждом её слове тонны  сарказма и ехидства. Что самое плохое - неприкрытых сарказма и ехидства. Татьянович успел только снять себе с полки и переложить на прикроватную тумбочку книги для молодых учителей, которые два года назад читал Андрей по совету одной из директорис. И совсем ничего не успел из них прочесть. Но и без мудрых книг он точно знал одно: ребёнок должен уважать взрослых. Особенно учителей. Хотя бы делать вид, что уважает. Весь его опыт говорил об этом.
Здесь же уважением даже не пахло. И не только к Жилину - после Миши-то неудивительно. Но и к Леннону, который вроде как имел достаточно времени и возможности, чтобы поставить себя и так далее.
Ну раз так, то нужно брать дело в свои руки.
- Тебя абсолютно правильно учили в школе. Ни в коем случае нельзя куда-либо идти с незнакомыми взрослыми, - Михаил политкорректно не говорит "мужчинами", ведь право же, не всякий мужчина, а один раз из миллиона может быть и женщина, - ты могла попросить меня показать удостоверение или позвать сотрудника полиции, и тогда я бы показал удостоверение ему. И я не спрашивал, где родители, а просил их контакты, для возможности связаться. Но вообще на уроках права, - по крайней мере в детстве Татьяныча про такое разговаривали на обществознании, - вам всё сказали верно.
От волнения перед будущей ученицей, а также от попытки быть корректным и внушить уважение Михаил сделался ужасно многословным. Искренне считает, что подобное построение фраз и спокойные, чуть свысока, интонации, произведут на подростка нужное впечатление и заставят прекратить упражняться в остроумии и лезть, куда не следует. Не должен же Андрей отчитываться перед ней! Михаилу почему-то вдруг стало неловко за пакет из фирменного магазина нижнего белья, который Леннон держал в руках. И ещё один, который Михаил держал сам - одним подобным магазином дело не ограничилось. Да, перед новой работой требуется полное обновление гардероба!
- И что здесь делает мистер Чайковский, - фамилия, конечно же, произносится без запинки, - тебя не касается. В отличии от обратной ситуации. Так что будь так добра, ответь на вопрос.
Михаил по примеру Леннона хмурится, и старается выглядеть строго и внушающе должное уважение.

Вот уж попала так попала, думает Хизер, глядя на петушащегося очкарика-номер-два, и переводя с него тусклый и раздраженный взгляд на очкарика-номер-один, который, по невероятнейшему стечению обстоятельств, еще и препод.
Хизер его не любила, Хизер, в принципе, вообще никого не любила. Пару раз они даже умудрились посраться с Рензо по этому поводу - Имамура разве что радугой не кончает после каждого урока права, а Хизер потом вынуждена выслушивать его многословные восторги и дифирамбы о том, какой мистер Тсчайковски прекрасный преподаватель, наконец-то обращающий внимание на действительно достойных учеников, бла-бла-бла, и прочее блевотно-слюнявое ссанье в уши, от которого не спрятаться, не скрыться.
Мистер Тсчайковски действительно неплохой учитель - по крайней мере, он очень быстро усек, что ее лучше не дергать и не пытаться взрастить в ней вечное-хуечное, но вот это вот слепое обожание Имамуры раздражает до невозможности, и это раздражение волей-неволей переходит и на в целом спокойного и адекватного учителя.
Его спутник трындит многословно и хуйню, ну, по мнению Хизер, так точно. Пытается быть всем таким крутым взрослым, как будто здесь этим кого-то можно обмануть.
Хизер подчеркнуто смотрит в сторону, на горы пакетов, очень интересно, еще-один-стремный-русский-чувак, продолжай, жги, меня это мало касается. Тем более, пакеты очень разные, в том числе - и из магазинов с бельем, этот парень что, сбегал от военных действий, дом сожжен дотла, без трусов остался? Зачем такой огромный пакет, что за пиздец, кто виноват, что делать, а если эти два товарища будут чувствовать себя неуютно - от них, возможно, получится свинтить, оставшись при своих.
- А почему я должна отвечать на ваш вопрос, товарисщ? - резонно, как ей кажется, замечает Хизер, ухмыляясь. Ее познания о России не особо выходят за рамки стандартного "водка", "товарищ", "коммунизм". - Вы мне, дяденька, никто, у нас свободная зона, презумпция невиновности, право хранить молчание, все такое прочее. А вы по-прежнему ввязываетесь в частную жизнь.
Хизер еще раз сладенько улыбается и переводит взгляд на мистера Тсщакофского.
- Даже если удрала, что с того? - пожимает она плечами и сползает по стулу вниз, глядя на учителя снизу вверх. - Как будто мисс Голдберг и так этого не знает и не вломит мне по первое число, вы же знаете нашу буйную старушенцию.
Хизер скашивает глаза на великовозрастного хипстера - что-то подобное ей видится в спутнике мистера Тсчайковского. Он говорил, что он представитель СЭЗ, может, он зацепится за эту ее фразу, а если у мисс Голдберг будут хоть какие-то неприятности - Форсет, которая с директрисой вечно на ножах, только порадуется.

Попавшему между двух огней Чайковскому только и остается, что неловко переминаться с ноги на ногу и шуршать пакетами. Попал, натурально. С одной стороны - Хизер Форсет, девица наглая, дерзкая и до сих пор буйно переживающая переходный возраст, с другой стороны - Михаил, тоже явно не горящий желанием свернуть разговор, задавить конфликт в зародыше и разойтись восвояси.
Тяжело, тяжело в этом мире живется пофигистичным учителям права.
Хизер несет фигню - Леннон обучает ее уже достаточное количество времени, чтобы знать, что есть у девчонки такая пренеприятная черта - пытаться сбить с толку, заставить себя чувствовать некомфортно, заставить злиться при помощи множества фраз, наезжающих одна на другую, выглядящих так, как будто они имеют смысл, на самом же деле - абсолютно нелепых и глупых. Андрей ловит взгляд Михаила и изо всех сил делает вид, что он тут не при чем и вообще не понимает, с чего вдруг его возлюбленный Татьяныч на него так уставился. Ну да, в этот раз девица решила использовать те обрывочные знания права, что Леннону удалось впихнуть в ее голову, не его вина, что не в коня корм.
Это непедагогично, но Андрей не может удержаться и фыркает от "тамбовского волка" - и плевать, что Форсет не поняла ни бельмеса. Кажется, дома точно придется провести Татьянычу ликбез "самые проблемные ученики Сапфирового Лотоса" - вон как Мишу всё это дело проняло с непривычки.
Хизер еще и Голдберг сюда приплетает. Ну зачем, скажите на милость, зачем?
Так, ладно. Как говорится в бородатом анекдоте, выдыхай, бобер, выдыхай.
Самое неприятное - что Хизер понимает, что вряд ли они сейчас ей что-то сделают. У них свои дела, да и они не на территории школы. И она, черт побери, права -  как будто в школе уже не заметили ее отсутствия и как будто ей и так не влетит.
Леннон не знает, что ответит Хизер на нотации Миши - да и не горит желанием узнать, на самом деле. Будто его кто-то спрашивает.
- Так, стоп, - тяжело вздыхает он. - Форсет, ерунды не мели. Значит, вот как мы поступим. Ты уже в любом случае вляпалась в наказание, и мы все это понимаем. Наше вмешательство погоды не сделает - это мы тоже прекрасно понимаем. Считаешь возможным прогуливать - прогуливай, о последствиях ты осведомлена. Ах, да, не знаю, какое наказание тебе назначит мисс Голдберг, но я, как засекший твой прогул преподаватель, также не могу остаться в стороне. О твоем наказании мы поговорим позднее, в школе, и не надейся, что я забуду. Тебе ясно?
Голос у Чайковского достаточно мягкий, но брови нахмурены - эта ситуация порядком действует на нервы.
- А сейчас прошу нас извинить - у нас еще достаточно дел, а день не резиновый, - деловито произносит он. - До встречи в школе, мисс Форсет.
Теперь, как надеется Чайковский, у них нет другого выбора - только отойти уже, наконец, и закончить эту ситуацию. Он дергает Михаила за пакет - пошли, мол, и сам делает шаг назад, бросив последний крайне неодобрительный взгляд на девчонку.

Неизвестно, кто из этих двоих возмущает Михаила больше: Хизер с её подростковым апломбом и очевидной ложью или чрезмерно мягкий Андрей, ограничившийся по сути просто нудными обещаниями некого наказания.
Вот только он ещё даже не учитель, в то время как Андрей работает уже давно и останется ещё дольше, в то время как самого Жилина могут перевести ещё куда-нибудь. А потому негоже критиковать того на глазах ученицы. Поэтому, бросив напоследок ещё один хмурый взгляд на Хизер, Михаил молча уходит вслед за Ленноном, обгоняет его, направляясь прямо к выходу из фудкорта. Они не поели, но вновь штурмовать прилавки с фасфудом недалеко от этой девицы ему совершенно не хотелось. Учитель не должен разгуливать в шортах по торговому центру с пакетами мужского белья и есть вредную пищу прямо руками, также как не должен пить, курить, сосаться и некультурно выражаться. Михаил давно не ребёнок и прекрасно понимает, что учителя склонны к грехам также, как и остальные люди, но для детей должны всегда оставаться положительным примером, оставляя сигареты, выпивку и проявления страсти для точно изолированных от воспитанников мест.
Стоя на эскалаторе мужчина наконец решается прервать молчание:
- Я голоден. И теперь мы не можем поесть наверху. Ты должен найти место, где мы пообедаем, - ультимативно и раздражённо заявляет он, после чего вновь замолкает. Весь его вид свидетельствует о крайней степени недовольства своим спутником. Желательно, чтобы о причине этого недовольства тот догадался сам, но за годы совместной жизни Жилин понял, что это маловероятно. Через минуту, спускаясь уже на следующем эскалаторе, он не выдерживает:
- Ты что, действительно считаешь, что это нормально? Заметить, как ученица нарушает правила и просто уйти, предоставив её самой себе? Что ей это твоё наказание потом, когда сейчас она спокойно гуляет и делает, что вздумается? Да её следовало немедленно отправить в школу, прервать её самоволку, вот тогда бы она может что-то и поняла! А ты даже не велел ей возвращаться на остров! - он говорит громко, не в силах сдерживать своё возмущение и на русском, чтобы его никто (или почти никто) не понял. Хочется патетично швырнуть пакеты наземь и обвинительно тыкать в лицо Андрею пальцем, но одежда в пакетах влетела им в копеечку, ради такого стоит сдерживать собственные порывы.

Слушая оправдания невесть когда вновь обогнавшего его (и это тоже дико раздражает) Андрея, Михаил выразительно закатывает глаза и цокает языком. Когда тот начинает жонглировать пакетами, Татьяныч уже и правда надеется, что он их уронит. Тогда можно будет ещё и за это прикрикнуть. И дома нудеть над каждым пятнышком на новой одежде.
- Да, надо было сопроводить. Или посадить её на поезд, который не так уж далеко, и позвонить кому, чтобы её встретили или сказать ей прямиком к директору идти. Даже если она бы на том конце обратно поехала или невесть как через тоннель испарилась, прямое нарушение указание учителя позволило бы сделать её наказание более серьёзным! - он кипятится, объясняя такие более чем очевидные вещи. - И что вообще за логика: не мешать ей, потому что она ничего не поймёт? Если бы она травку покупала, ты бы тоже мимо прошёл, потому что "ни черта бы не поняла"?! - нет Михаил не передёргивает. Он просто проводит доступную и понятную аналогию, чтобы до Чайковского дошло, по какой кривой дорожке он пойдёт с такими принципами в преподавании и воспитании подрастающего поколения.
Сойдя с очередного эскалатора Леннон внезапно разворачивается и, ужасно гримасничая, старательно раздражает и без того взвинченного Жилина ещё сильнее.
Воистину, когда ты на взводе, всё вокруг начинает бесить. Обычно привлекательная улыбка Андрея абсолютно неуместна, его неприкрытое заискивание с попыткой отвлечь ужасно, они всего на пару этажей ниже ювелирного, в котором сегодня Леннон опять игнорировал стенд с обручальными кольцами. Даже пакеты с обновками ограничивают возможность жестикулировать и потому уже не радуют!
- И чего это ты передо мной собрался вину заглаживать? Это девочке ты плохой пример подаёшь и развращаешь, её тогда и зови в более тихое место, - цедит он сквозь зубы. - И вообще, я сказал, что ты должен найти, где мы поедим. Опять на меня решение перебрасываешь? Мне всё равно! Куда скажешь, туда и пойдём.
Вообще, у Михаила даже есть место на примете. Они давно не были в Greyhound. И он бы хотел туда заглянуть. И даже говорил об этом не так давно. Пару дней назад, может неделю.
Но, конечно же, Леннон это не помнит. По-другому и быть не может!
Ладно, посмотрим, что он сейчас предложит.
Глаза Михаила угрожающе сузились.

Если Андрей знает хоть что-то об этой жизни в целом и о правилах общения с Мишей в частности - то это, прежде всего, то, что в ответ на тираду про травку нужно молчать, делать покаянный вид и выражать полную солидарность. Ни в коем случае не пожимать плечами с "ну да, прошел бы мимо, это ее проблемы не мои" - подобный ответ чреват бурей еще более грозной чем та, что есть сейчас.
Просто...просто Леннон старается быть честным с самим собой - не ему указывать подросткам в разгаре переходного возраста, что им делать. Кто-то, типа Миши, кто-то правильный, может предпринимать подобные бесплодные попытки, но со стороны Андрея это выглядело бы вопиющим лицемерием, в его глазах, прежде всего.
Потому что Чайковский отлично помнит, что делал, когда кто-то из взрослых пытался указать ему, что следовательно делать со своей жизнью. В лучшем случае - игнорировал, в худшем - просто слал куда подальше, потому что тинейджеры - это тинейджеры, у них возраст такой - ты всегда все знаешь лучше всех остальных.
А еще Леннон-подросток пил, курил, пару раз употреблял ту же самую травку, прогуливал уроки и пары, и, кажется, он уже думал сегодня о том, что он представляет собой херовый пример для проповеди и подражания.
– В любом случае уже поздно что-то предпринимать, – миролюбиво отмечает Леннон. – Она уже не здесь, скорее всего. Ну, по крайней мере, будь я на ее месте - уже сбежал бы куда подальше.
Буря, впрочем, утихать не собирается, с отчаянием понимает Леннон. Удивительно, что Миша не владеет каким-нибудь там электрокинезом или еще чем-то подобным - он едва ли молнии из глаз не мечет. И вот это сейчас, в принципе, беспокоит Андрея гораздо больше, чем судьба Хизер Форсет.
Потому что это тот самый случай, когда полагаться приходится только на слепую удачу. Этакий "сапер" с несколькими попытками, и на одной мине он уже подорвался.
Работа над ошибками: если Миша сказал что-то сделать - это значит, что уточнять и переспрашивать нельзя, по крайней мере, когда Татьяныч на взводе.
Следующая попытка, следующая мина, и Чайковский чувствует себя чертовски неуютно под пронизывающим насквозь взглядом своего любимого, на минуточку, человека.
И кто его за язык вообще тянул предлагать?
Некоторые уже полученные экспериментальным путем знания подсказывают Андрею, что, когда Татьяныч говорит вот так, вот так смотрит и поджимает губы, это означает, что Леннону нужно принять не просто какое-нибудь решение, а вполне конкретное, определенно ее, единственное, которое сможет его устроить.
Поэтому с пару мгновений Леннон лихорадочно копается в памяти, прокручивает все разговоры за последнее время - ну же, наверняка должно быть хоть что-нибудь.
И Андрей даже вспоминает кое о чем. Greyhound. Находится прямо здесь, в торговом центре, достаточно презентабельное заведение с вкусной кухней, и они недавно о нем разговаривали. Каковы шансы, что Татьяныч хочет именно туда?
Да хрен их знает, честно говоря, но ничего другого Андрей вспомнить не может. 
– Пошли в Greyhound? - неуверенно предлагает он, изо всех сил надеясь, что не совершает самую катастрофическую ошибку за сегодняшний день.

Ура, бобер сделал свое дело, бобер может выдыхать.
Точнее, не может; Леннон со своим парнем уже очень давно, и знает, что слишком громкий вздох может оказаться неправильно истолкован, припарирован, поделен на цель, задачи, преамубулу и выводы и... нет, Андрей определенно выбирает спокойное, дружелюбное, и даже радостное молчание.
Он всегда был человеком довольно спокойным. Закрепиться на этом пути ему помогал буддизм и Миша. Впрочем, нет... Татьяныч приближал его к состоянию истинного дзена.
Андрей по-доброму усмехается, перехватывает поудобнее пакеты и разворачивается в сторону эскалаторов - Greyhoud Cafe находится на первом этаже.
Это место всегда казалось Андрею совершенно не-гонконгским. Не то чтобы он был бывалым путешественником - он никуда особо не выбирался до того, как они с Татьянычем сбежали из России. Просто это кафе диссонирует с Гонконгом, с его маленькими улочками, яркими неоновыми иероглифическими вывесками, морем и стройками и небоскребами. Этому кафе подошло бы окнами выходить куда-нибудь в Европу, на самую модную улочку города, где говорят о современном искусстве, пьют вино на завтрак и передвигаются исключительно на велосипедах с плетеными корзинками. Ну, вся эта белая плитка, изящные иллюстрации поверх, дизайнерские лампочки на длинных проводах и металлические стулья. Неудивительно, что Мише здесь нравится. Он всегда вписывается туда, и Леннон думает, что даже шорты и сандалии не помеха этому хипстерскому слиянию.
А Леннон? А что Леннон. Леннон просто радуется, что в этом кафе спокойно, уютно и есть вегетарианское меню. А еще ему просто хочется порадовать Татьяныча.
(И отвлечь его от мыслей о Хизер Форсет. Это тоже очень важно)
Пока они спускаются, Андрей чувствует пальцы Михаила, танцующие вдоль позвоночника, и улыбается шире, довольно щуря глаза. Наверное, в словаре языка жестов Татьяныча это тоже означает что-то вроде "выдыхай, прощен, если не испортишь все еще разок".
Леннон вообще любит такие прикосновения: легкие и едва ощутимые, как будто ненароком, как будто случайные - и при этом полные какой-то нежности, что ли. И не только. Всего того, что вообще составляет их отношения и заставляет Леннона любить этого мужчину.
В Greyhound прохладно и тихо. Несколько очевидных туристов в разных уголках зала; очевидно местная парочка; в сопровождении улыбчивой хостесс они проходят вглубь, к одному из столиков возле стены с диваном, к тому, что в углу, и вручают меню.
Леннон улыбается Михаилу поверх листа, а затем наскоро пробегает взглядом знакомые строчки. Вегетарианских позиций, на самом деле, в меню не так много,  и Леннон знает их наизусть.
- Я, пожалуй, буду вегетарианскую собу, - решает он и делится своим решением вслух. - И зеленый чай. Ты? Ну, помимо шоколадного кекса, конечно.

Отредактировано Andrew Tchaikovsky (2016-08-07 15:59:36)

Лучше всего от слишком сложных мыслей отвлекает мир материальный. Вместо раздумий, слов, которые нужно переварить и выбрать правильный вариант ответа как в интеллектуальных играх по телевизору, эмоций, и чувств, и полупрозрачных полунамёков — что-то, что можно понять поверхностью кожи и переключиться.
Нет, Леннону, как бы, нравится думать. Не думать, впрочем, нравится тоже, очищать мозг, концентрироваться на дыхании, вот это вот все. Это практически короткая медитация, незаметная для окружающих, короткий провал внутрь себя и ситуации, в окружающий мир на ощупь. В то, как шумят снующие по торговому центру люди, как звякают о белые фаянсовые тарелки приборы, как дышит Миша рядом и продолжает исполнять танцевальные па ладонью по колену, по мягкой застиранной джинсе, по бахроме небрежно обрезанного края и, щекотно, — по коже, так, что Чайковскому кажется, что он ощущает прикосновение сначала волосками, а только потом уже — голой кожей.
И он совершенно не может сдержать улыбки — ну любит он эти идиллические моменты штиля в их внутреннем море.
Татьяныч делает заказ, который Леннон сопровождает едва заметными кивками. Затем, в ожидании еды, начинается разговор, без которого, по мнению Леннона, вполне можно было бы обойтись прямо сейчас. Потому что есть разговоры, которые сочетаются с приятной едой гораздо лучше, и они — сюрприиииз! — не про учеников комплекса "Сапфировый лотос" во всем их разнообразии и великолепии. Тем более, опять же. Хизер.
А ведь Хизер ещё, по мнению Леннона, далеко не самый тяжёлый случай.
А Миша и без того психует, хоть изо всех сил пытается не подавать виду. И, честно говоря, Андрей не может его в этом винить.
— Ну-у-у, помнишь песенку про прекрасную маркизу? Где ещё этот припев дурацкий? — Чайковский прекращает гипнотизировать угол стола, поднимает взгляд на Татьяныча и ловит его свободную ладонь своей. Поймать — отпустить, провести большим пальцем по середине раскрытой ладони — переплести пальцы. Лёгкими, текучими движениями; кто сказал, что только вода может быть такой? У Леннона внутри уже хренову тучу лет горит огонь, и он с пеной у рта готов спорить о пластичности языков пламени. — Вот как-то так у нас в Лотосе и обстоят дела. Форсет — это еще ладно. Она типичный ершистый подросток с буйным пубертатом, но, в сущности, безобидна и не доставляет учителям-предметникам сильных проблем. Есть и более сложные случаи.
Татьянычу довольно быстро приносят салат, и Андрей отпускает чужую руку, принимаясь вместо этого дёргать бусины на деревянном браслете на запястье.

Отредактировано Andrew Tchaikovsky (2017-01-10 12:48:19)

Миша нервничает, и это видно в каждом движении. Он как будто...вносит диссонанс в общий ритм мира, сбивает его постукиванием вилкой по салфетке, слишком быстрыми движениями, слишком оживленной мимикой. Потом как будто... успокаивается сам, даже без помощи и участия Леннона, как будто с чем-то примиряется в своей голове.
Или, возможно, просто слишком хочет приступить уже к делу. Или, возможно, просто слишком хочет уже нормально поесть — еще бы, беготня по магазинам — чертовски энергоемкое занятие, даже Леннон устал как тварь распоследняя, а он ведь просто таскался следом с сумками. В случае Татьяныча следует к этому времени приплюсовать время и энергию, потраченную на выбор и примерку всей этой горы шмотья.
Его лапшу все еще не несут, поэтому Леннон продолжает перебирать бусины, постепенно двигая браслет на собственном запястье по часовой стрелке.
— Сложно вот так с наскока сказать, — задумчиво отвечает Леннон, скользя взглядом то по Мише, то по помещению кафе, зная, что Татьяныч не очень-то любит есть, когда за ним наблюдают. Ну, по крайней мере за годы совместной жизни Леннон пришел к такому выводу, и его ничто еще не успело опровергнуть. — Ну, например, кто для тебя будет большей проблемой: в каждой бочке затычка с радикальным мнением по каждому околополитическому вопросу или человек, которого невозможно растормошить и заставить выполнять хоть какие-то задания? Тот, кто вообще не учится и приходит к тебе на урок с хамским "А что вы мне сделаете, выгоните?" на лице или тот, кто вроде учится, но все время стремится списать или еще как-нибудь облегчить себе жизнь незаконными путями? Или, может быть, кто-то, кто умудряется достать весь класс, сам не учится и другим не дает?
Самого-то Леннона не то чтобы пугали все эти сложности. Да, проблемные дети со сложными характерами, но чаще, чем нет, ему удавалось найти к всем этим...деткам какой-то подход. Даже если этот подход заключается в том, чтобы не дергать и вообще никак не пытаться вовлекать человека в учебный процесс.
— Смотри, есть, например, Эухенио Алваро, стихийник из Лепестка. Это если начать с громкого конца спектра, — наконец-то приносят еду, и Леннон тоже приступает к обеду. — Он довольно любознательный, на уроках активный... пожалуй, даже, чересчур. Проблема состоит в том, что он имеет собственное крайне радикальное мнение даже по тем вопросам, по которым его, кажется, иметь невозможно. Если несогласен с чем-то — будет спорить до хрипоты. Полутонов не приемлет. К этому нужно быть готовым, потому что подобный напор может... сбить с толку, пожалуй.
Леннон аккуратно, не торопясь, наматывает собу на вилку. Он давно научился не торопиться во время еды. Во имя осознанности и лучшего коннекта с миром вокруг.
— Спорить с ним на его условиях бесполезно. Если можешь привести какие-то неоспоримые факты — приводи, но спокойно. В лицо он с тобой не согласится, но потом, подумав, может признать твою правоту. Короче, твоя цель — сделать так, чтобы он не буянил и давал спокойно вести урок. Я обычно, когда его начинает нести, признаю его право на собственное мнение, предлагаю обсудить этот вопрос после урока один на один,
чтобы не исключать класс из обсуждения, главное — не дави на него авторитетом, дохлый номер. Вообще, у тебя менее дискуссионный предмет, конечно, может, он и не будет так яро бросаться на амбразуры грудью, не знаю.
Леннон пожимает плечами и замолкает, давая себе передышку.

Отредактировано Andrew Tchaikovsky (2017-04-16 12:28:54)

— Он самый, — отвечает Леннон на вопрос. — Перевелся в этом году, подробностей не знаю, честно говоря. Но ты и сам знаешь, наверное, что такая возможность есть, и ей порой пользуются вообще без причины. Я не вдавался в подробности, а школьным сплетням, как водится, настоящее интереснее прошлого, особенно того, которое было на другом конце света.
Он выслушивает ответ Татьяныча, пользуясь паузой для того, чтобы поесть, неторопливо кивает и продолжает рассказ, перестраивая список личностей в голове под предложенный Мишей порядок.
— Ну, тогда поехали. Скайлер Дэниэлс, хилерский профиль Стебля, — названия школ с сегодняшнего дня не имеют ни малейшего значения, но Чайковский все же называет их по привычке. — Ты ее ни с кем не спутаешь, у нее очень... своеобразный внешний вид. Пытаться заставить ее что-то делать — бесполезно. Домашние задания она выполнять не будет, в классе отвечать — тоже. Опаздывает — выговаривать нет смысла, все равно пропустит мимо ушей, на отработки если и придет, то, скорее всего, будет просто сидеть и безучастно смотреть куда-то мимо тебя. Я не пробовал, конечно, но могу предположить. Лучшая тактика — просто не трогать и не тратить силы на то, чтобы пробить головой стену.

Андрей негромко смеется.
— Поверь мне, Форсет там и в подметки не годится. Этот "своеобразный внешний вид" ни с каким другим не спутаешь, — подумав пару мгновений, Леннон понимает, что, видимо, привести расширенное описание, без этого никуда: — Она вся в татуировках. Татуировки... неприятные. Мягко говоря. Говоря, что она "вся" в татуировках, я подразумеваю именно это. Поскольку других девушек, чье лицо выглядит как полуразложившийся череп, в комплексе нет, ты Скайлер вряд ли с кем-то спутаешь.
Да, возможно, он прозвучало резковато, но как иначе-то? Все равно никакие слова не смогут подготовить Татьяныча к суровой реальности.
Хотя, попытаться-то можно.
— Я в этом сомневаюсь, — он  беспечно пожимает плечами. — В комплексе все знают о ее проблемах, так что, кажется, никто уже особо и не пытается продемонстрировать на ней свой талант педагога. Да, просто ставишь трояк и все. Вряд ли она свяжет свою жизнь с экономикой, чего уж там. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что она училась бы в обычной общеобразовательной школе, будь она обычным человеком, не индиго. Мне кажется, что такие, как она, обычно даже интернаты не посещают, а просто числятся.
Возможно, это тоже звучит жестко. Но Леннону кажется, что это просто правда — неприглядная, но какая есть. Он знает, сколько людей пытались растормошить Скайлер Дэниэлс. И традиционные врачи, и хилеры, и кто угодно — улучшения и ухудшения ее состояния не поддавались никакой видимой логике.